ГлавнаяПрокуратураЮстиция на политической сцене

Юстиция на политической сцене

20 декабря 2005, 09:36

Кризис судебной системы связан с кризисом всего общества, заявил в интервью «Политическому журналу» президент фонда «Правовые технологии XXI века» Юрий Скуратов.– Является ли Генпрокуратура самостоятельным игроком на российской политической сцене?

Очевидно, что прокуратура – игрок на российской политической сцене, потому что от ее действий и решений очень многое зависит. Это было в те годы, которые мы называем переходным периодом, это продолжается и сейчас, поскольку велик соблазн использовать уголовную юстицию в политических целях либо воспользоваться ее решениями и действиями для реализации политических интересов. Эти два варианта существенным образом отличаются. Если для Запада больше свойственна вторая модель, потому что там не могут повлиять на суть решений, то в России предпочитают использовать прокуратуру, что возможно только для высшего кремлевского руководства.

Власть активно делала это до меня, когда и.о. генерального прокурора был Ильюшенко. Но тогда в стране была реальная политическая оппозиция в лице Совета Федерации, они не давали согласия на его утверждение, зная, что он будет обслуживать интересы исполнительной власти. Потом был период, когда они во мне не разобрались, каждый считал меня своим человеком: исполнительная власть в лице Ельцина – потому, что я из Свердловска, Совет Федерации – потому, что проголосовал за меня почти единогласно (один воздержался). В итоге у меня была возможность реально действовать по закону. Как только исполнительная власть разобралась, она постаралась от меня избавиться.

Устинов очень четко усвоил уроки, скажем, те правила, которые существуют в верхних эшелонах власти, и не стал противиться тому, чтобы стать послушным орудием Кремля в реализации их интересов в сфере уголовной юстиции. Это страшно, потому что речь идет о судьбах людских. Вовлекая уголовную юстицию в орбиту своих интересов, политика коверкает судьбы людей, крушит их надежды, интересы, чаяния.

Хотя прокуратура и является активным субъектом на политической сцене, она не первичный субъект, так как за ней стоит исполнительная власть. Конечно, возможны ситуации, когда прокуратура может проявить независимость на региональном уровне – все же централизация системы дает некий простор региональным структурам, – но как только ее действия затрагивают федеральный уровень, исполнительная власть тут же дает команду, и та же централизация обеспечивает управляемость этих структур.

– Вы хотите сказать, что на прокуратуру оказывается давление?

– Конечно. Оно было, есть и будет. Другое дело – мера этого давления. Это многофакторное явление, которое определяется культурой, установками президента как главы исполнительной власти, основных руководителей – главы правительства и т.д. Если во главе страны человек достаточно культурный, понимающий значение законов в обществе, то давление меньше. Я могу сказать: так было, когда правительство возглавил Евгений Примаков. Все байки Березовского о том, что Скуратов действовал по указанию Примакова, когда пытался привлечь его к ответственности, – вранье. Примаков не давал прокуратуре ни одного указания. И не мог давать в силу его природной культуры и образованности.

С Ельциным было иначе. Хотя, зная взаимоотношения Путина с Устиновым, я думаю, что Ельцин даже в меньшей степени «рулил» (в силу самых разных причин) прокуратурой, нежели это делается сейчас. Сейчас более жесткая, необсуждаемая схема. С Ельциным можно было говорить, он прошел советскую школу, а в советские времена роль телефонного права была намного менее значима, чем сейчас. Телефонное право было и тогда, но представить, чтобы первый секретарь обкома вмешивался в рассмотрение конкретных дел, невозможно. На первых этапах нашей совместной работы я чувствовал настороженность Ельцина, уважительное отношение к прокуратуре. Конечно, когда речь пошла о его выживании, когда мы его задели, все условности были отброшены. Но на первоначальном этапе он сохранял положенную дистанцию, чего не могу сказать об администрации, которая пыталась указывать, кого надо убрать, кого назначить. Но я ни одного прокурора субъекта Федерации под давлением администрации не сменил, назначил тех, кого считал нужным. Сейчас ситуация другая.

Степень давления зависит и от ситуации в стране. Если от прокуратуры многое зависит, то политические силы оказывают на нее более мощный нажим. Степень давления зависит и от того, как себя поставит прокуратура, от того, в каком экономическом положении находятся правоохранительные органы. Когда нечем платить зарплату следователям и не на что посылать их в командировку, как это случалось и при мне, то возможности влияния, управления прокуратурой становятся сильнее. Факторов влияния много, но самый главный – отношение прокуратуры к самой себе. Позволять или не позволять не уважать себя – это зависит в итоге от самой прокуратуры.

– Свидетельствует ли недавнее назначение прокурора Башкирии Коновалова полпредом Приволжского федерального округа об усилении позиций прокуратуры?

Это во многом случайное назначение, особой роли оно не играет. Усмотреть какую-то логику или тенденцию здесь довольно трудно, как и вообще в действиях Кремля в последнее время.

– Многие эксперты по поводу этого назначения не удержались от ехидных замечаний, что связано оно не иначе как с «большими заслугами» в выяснении обстоятельств массовых избиений граждан в Благовещенске. Кстати, почему прокуратура так вяло отреагировала на бесчинства милиции?

– В правовом смысле оснований для реагирования достаточно. В то же время следует помнить, что наша правоохранительная система устроена так, что результаты деятельности прокуратуры, которая осуществляет надзор за МВД и ФСБ, во многом зависят от нормального контакта с этими структурами. Ведь у прокуратуры нет функции оперативного обеспечения по расследованию уголовных дел, она не имеет своего оперативно-розыскного аппарата, поэтому успех ее деятельности – а следственным путем раскрывается 5–10% уголовных дел – зависит от работы МВД, ФСБ, то есть от поддержки оперативного обеспечения. Отсутствие нормального контакта с этими органами грозит серьезными последствиями, поэтому руководитель прокуратуры в регионе, как правило, избегает обострения отношений с коллегами.

Конечно, если бы прокуратура более жестко требовала исполнения своих обязанностей и от МВД, и особенно от ФСБ, то правонарушений было бы меньше. Сейчас же к ФСБ благоволит сам президент, и реального прокурорского надзора за действиями спецслужб нет. Поэтому трудно ожидать резких действий прокуратуры по отношению к милиции, тем более к ФСБ. Это порождает систему круговой поруки, хотя, конечно, что-то делается и отдельных «стрелочников» наказывают. Но серьезных мер по привлечению к ответственности милицейских чинов высокого уровня нет. Значимость событий в Благовещенске определяется усилиями прессы. Таких благовещенсков в России очень много.

– Прокуратура проявляет очень большую терпимость к милиции, ФСБ, но совершенно не выносит суда присяжных. Почему оспариваются почти все оправдательные вердикты?

– Сам институт суда присяжных очень уязвим. Я в целом за суд присяжных, но необходимо понимать значение этого института в нынешних условиях. На институт присяжных возложено много функций, и его рассматривают в качестве панацеи. Одна из методологических ошибок авторов концепции судебной реформы 1991–1992 гг., которая была принята без серьезного обсуждения, – это введение суда присяжных первоначально в девяти регионах. Налицо грубейшее нарушение конституционной нормы, поскольку Конституция РФ предоставляет каждому гражданину право требовать суда присяжных. Надо было сначала оценить материальные возможности реализации данной меры или хотя бы прописать механизм поэтапного ее распространения.

Если взять идеальную схему правосудия, то суд присяжных во многом выглядит анахронизмом. Люди, которые не понимают правосудия, не владеют юридическими знаниями, вынуждены порой решать вопросы, связанные с виной. Когда улики прямые, все понятно, но когда речь идет о косвенных доказательствах, об их оценке, об их системном сопоставлении и анализе, присяжные не в состоянии этого сделать. На мой взгляд, идеал суда – это коллегии профессиональных судей из 3–7 человек. Но это идеал. Для нынешнего российского правосудия, которое во многом построено на телефонном праве, на взятках судьям, на безграмотности и неквалифицированности, суд присяжных является очень важным сдерживающим демократическим институтом, дающим возможность хоть как-то влиять на позицию этих ангажированных и коррумпированных профессиональных судей. Поэтому на данном этапе развития нашей правовой системы суд присяжных полезен. У судей из народа есть здравый смысл, честь и совесть – в отличие от многих судей, им взятки, как правило, не дают, так как их очень много. Суд присяжных является инструментом контроля гражданского общества за системой правосудия.

Прокуратура много сделала, чтобы подготовиться к участию в процессах с присяжными, но некоторые прокурорские работники свою слабость, свою неподготовленность пытаются компенсировать критикой судов присяжных. Критика часто определяется неумением работать под контролем общественности, и в этом смысле прокурорские работники и профессиональные судьи смыкаются. Надо реально оценивать возможности суда присяжных, в больном обществе не может быть здоровых органов. То, как расписали значение этого института в концепции судебной реформы (что именно введение суда присяжных спасет российское правосудие), жизнью не подтвердилось, потому что кризис судебной системы связан с кризисом всего общества.

И хотя после советского периода вроде бы много сделали для повышения роли суда, ситуация стала еще хуже. 80% уголовных дел рассматривается единолично, тогда как раньше они рассматривались с участием заседателей либо коллегиями из трех судей. То же самое и в гражданских делах. Отсутствует система сдержек и взаимного контроля. Суд присяжных, как кость, бросили обществу, и в глодание этой кости включились очень многие. Те же вещи, которые происходят незаметно, в частности отказ от принципа коллегиальности, общество не волнуют, хотя на самом деле они гораздо более важны, чем дискуссии по судам присяжных. Или, к примеру, нам недавно заявляли, что судебная реформа завершена, тогда как не решена ни одна из двух главных проблем – телефонное право и коррумпированность суда.

Использование новых информационных технологий важно, но проблема наверху. Когда судьи Верховного суда выносят заведомо неправосудные решения, их самих за это судить нужно, но у нас не было ни одного процесса, когда судью привлекли бы к ответственности за неверное решение.

– Вам не дали баллотироваться в депутаты Госдумы, устранив вас из предвыборной гонки с помощью суда. Как вы оцениваете вероятность существования таких заказов сейчас?

– Конечно, это был заказ. Да дело, впрочем, не в этом, а в том, что судьи за свои неправосудные решения ни разу не сели на скамью подсудимых. Как только в России два-три таких процесса будут проведены, телефонное право исчезнет, кто бы ни звонил судье. А пока этого нет, не случайно количество обращений в Европейский суд от российских граждан растет с каждым годом.

– Раньше прокуратура пыталась бороться с фальсификациями на выборах. Теперь из федерального законодательства о выборах вообще убрали статьи о возможных фальсификациях, оставив только бланкетную норму. Как вы к этому относитесь?

– Граждане не задумываются, какой закон действовал за два года до выборов, они сталкиваются с ним, когда речь идет о самой процедуре выборов. Обратите внимание: каждый раз перед новыми выборами у нас принимается новый закон о выборах. Это нонсенс. Закон о выборах должен быть стабилен, он не должен подгоняться под существующую политическую конъюнктуру.

У народа, в том числе у молодежи, нет никакой веры в справедливость института выборов, в то, что именно выборы являются единственной легитимной формой разрешения политических конфликтов.

– Тогда остается надеяться на «помощь» извне, как в случае с делом Адамова? Почему прокуратура возбудила дело только после вмешательства правоохранительных органов США?

– Это очередной пример, когда прокуратура села в лужу и показала свою политическую ангажированность. Общеизвестно, что специальная комиссия Госдумы провела серьезное расследование деятельности министра атомной энергетики и все собранные документы направила в прокуратуру, которая сочла, что оснований для возбуждения уголовного дела нет. Прокуратура побоялась скомпрометировать исполнительную власть.

– Свидетельствует ли возврат к делу Бородина и претензии к главе РФФИ Малину о новой тенденции – переключении внимания компетентных органов с олигархов на чиновников?

– К делу Бородина никакого интереса со стороны российских правоохранительных органов нет. Как говорил в свое время господин Волошин: «Бородин – это наш крест, который мы должны нести до конца». И преемник Ельцина не мог допустить, чтобы экс-президент сел за решетку. Поэтому дело «Мабетекс» было разрушено, я всегда говорил об этом. Дело очевидное, там и расследовать-то было нечего. Факты перечисления денег, открытие счетов, все проводки – все зафиксировано швейцарскими властями. Швейцарцы привлекали Бородина за отмывание преступных денег, похищенных в России. Сложность вопроса состояла в том, что Россия прекратила дело, не сказав, что эти деньги криминальные, и таким образом рушилась вторая часть обвинения – отмывание доходов, нажитых преступным путем с помощью финансовой системы Швейцарии. Но швейцарцы поступили мужественно: решением прокуратуры они признали Бородина виновным, вынесли ему обвинительный приговор и заставили уплатить крупный штраф. Бородин, конечно, обжаловать это решение не стал, поэтому по законодательству Швейцарской Конфедерации Бородин считается судимым.

Что касается главы РФФИ, то я не думаю, что это свидетельство переключения внимания прокуратуры с олигархов на чиновников. Здесь другая причина. Это попытка доказать правомерность своей позиции по делу Ходорковского через ответвление этого дела, хотя логичнее было бы сделать это раньше и более четко.

Главная беда прокуратуры – в ангажированности людей этой системы, в том, что они прежде всего смотрят, как это надо Кремлю, забывая о том, что политика сегодня – одна, завтра – другая, а закон – вечное олицетворение справедливости. Правовые нормы тогда долговечны, когда они отражают представления людей о справедливости.

Беседовали Ольга Киселева, Екатерина Костина

ДОСЬЕ

Юрий СКУРАТОВ

родился 3 июля 1952 г. в г. Улан-Удэ Бурятской АССР, окончил Свердловский юридический институт, после аспирантуры работал преподавателем, затем деканом судебно-прокурорского факультета. В 1987 г. защитил докторскую диссертацию по конституционным проблемам самоуправления.

С 1993 по 1995 г. возглавлял НИИ проблем укрепления законности и правопорядка при Генеральной прокуратуре РФ. С 1995 по 2000 г. занимал должность генерального прокурора РФ.

Заслуженный юрист Российской Федерации. Женат, имеет сына и дочь.