ГлавнаяПолицияКорпоративная норма пыток

Корпоративная норма пыток

24 сентября 2007, 16:11

Пока ещё ни одно заседание длинного судебного процесса над милиционерами, пытавшими в участке студента Дмитрия Носкова, не началось вовремя. Всегда на него кто-нибудь опаздывает, а то и вовсе не приходит. На этот раз задерживался общественный обвинитель. Как выяснилось позже, он находился поблизости, но на другом процессе. Парадоксальная ассиметрия обнаружилась в кадровом составе Нагатинского суда: на шесть судей, ведущих по нескольку заседаний в день, приходится только два прокурора, которые просто разрываются между процессами.

Тем временем адвокат подсудимой Волчковой господин Федорченко в фойе высказывал взгляды на отечественную пенитенциарную систему. «Наказанием должно быть лишение свободы, - говорил он, подняв брови, - а у нас пребывание в тюрьме – это практически пытка – и по условиям содержания, и вообще». «Да и сажают-то кого? – отзывался адвокат потерпевшего, уходя от лобового столкновения – пацан телефон мобильный стащит – два года дают. А он за эти два года превращается из трудного подростка в законченного уголовника». Что это было – разведка мнения «противника», обкатка аргумента на людях, или банальное «недержание речи» определить было невозможно, но мессидж адвоката Федорченко очень напоминал извлечение из заключительной речи с просьбой о смягчении наказания. И был он преждевременным, учитывая, что подопечная господина Федорченко своей вины не признаёт.

Первым допрашивали Андрея Мокишева – отчима пострадавшего, который повёз его в день избиения в травмпункт, и был свидетелем первой половины осмотра. Ничего принципиально нового он суду не рассказал, и адвокаты практически ни о чём его не спросили, если не считать попыток уточнить время пребывания в травмпункте, выяснить, не склонен ли Носков к розыгрышам (вдруг он пошутил, что его били), и вопроса, присутствовал ли свидетель в кабинете врача при осмотре. Последний вопрос сначала задал адвокат Федорченко, а потом ещё и адвокат подсудимого Пухова Филатов. Господин Филатов, со свойственной ему настойчивостью, задал этот вопрос два раза подряд, и задал бы в третий, если бы судья не попросила его не дублировать вопросы. Подсудимая Елена Волочкова тоже кое о чём спросила свидетеля. Её интересовали его «личныё впечатления» о том, действительно ли избитый был травмирован так сильно, и не придумал ли он разные подробности издевательств позже.

Когда свидетеля отпустили, обвинитель тоже ушёл – на другой процесс. Все снова вышли в коридор,  где неутомимый адвокат Федорченко продолжил кипеть от возмущения. «Это неуважение к суду! – кипятился он. – И после всего этого они ещё и обвинительного приговора потребуют!» - прогнозировал он с негодованием, демонстрируя индивидуальные особенности логического мышления. «А что он может изменить?" – устало оппонировали адвокаты потерпевшего, - ему только посочувствовать остаётся.

Перерыв длился больше часа, а потом допрашивали милиционера, на совести у которого обыск в квартире Носкова, попытка фабрикации улик против него и привод в участок. Милиционер был не особенно красноречив. Он с одной стороны всё забыл, с другой – предполагал, что всё было по закону. «Документы о задержании оформлялись? – спрашивал прокурор, - рапорт был составлен?» «Должен был» - отвечал свидетель, хотя из дела следовало, что ничего этого не делалось.

Когда милиционера отпустили, суд начал допрос супругов обвиняемых – для уточнения свойств личностей. Первой на вопросы отвечала жена подсудимого Пухова, с не менее нежной фамилией - Цветкова. Она рассказала про по-настоящему сложные обстоятельства жизни этого в общем-то совсем молодого человека. Он растит маленького сына, заботится об очень больной матери, и умудряется на свою зарплату содержать и их, и неработающую юную жену. При этом об обвинении в издевательствах над человеком жена узнала только сейчас, и, по её словам, не может в них поверить – пребывает в шоке.

Более благополучной, но не менее кристальной оказалась и личность майора милиции Волчковой по описанию её мужа. Допрос иногда напоминал занятия в старшей группе детского сада, посвящённое знанию прилагательных. «А какая она дочь?» - спрашивал адвокат Федорченко. «Она заботливая дочь», - отвечал муж. «А какая она мать?» «Она любящая мать» «Вы её знаете давно, - сказал наконец адвокат. – Замечали ли вы в ней качества актрисы?». Но мужу не дали засвидетельствовать предельное простодушие супруги. «Любая женщина – актриса, вопрос снимается», - сказала судья. Накладка вышла с расспросами о работе майора Волчковой. Из ответов супруга неумолимо выходило, что он слишком глубоко вникал в суть работы жены и был в курсе подробностей дел, которых она вела. «А как же тайна следствия?» - изумился прокурор, и муж, замявшись, пробормотал, что но всё-таки не совсем в курсе, а так, в целом.

Ещё более странным выглядел диалог свидетеля с адвокатом Федорченко о личности одной из свидетельниц – Ирины Бакановой. Именно эта свидетельница, если вспомнить уже сказанное на суде, добилась возобновления дела Носкова после того, как оно усилиями обвиняемой было закрыто. Муж обвиняемой с подачи адвоката так глубоко погрузился в описание личной жизни этой участницы процесса, бывшей подруги жены, что не выдержал прокурор - возмутился. Он потребовал прекратить обсуждение личной жизни свидетеля, учитывая, что никакого отношения к делу всё это не имеет.

Но самыми вредными для обвиняемой женщины-милиционера  были всё-таки не глупости мужа и адвоката, а её собственные слова.
В какой-то момент она произнесла сумбурный монолог, суть которого сводилась к тому, как её обожали коллеги и подследственные. «Мне до сих пор из тюрьмы пишут письма, - почти выкрикивала она с обидой в голосе, - бывшие подследственные приходят к нам домой, приносят цветы, торты какие-то, и никто не жалуется, что я их била!»

Конечно, человеку далёкому от этой системы, очень хочется понять – это так принято теперь? Я имею в виду цветы и торты оперативникам, которые тебя поймали и посадили? Нестыковка с обычной логикой такая, что хочется понять – на кого рассчитаны эти романтические картинки. На судью? Но она очевидно здравая, ироничная молодая особа с острым умом и здоровым скепсисом. На прокурора? Но он тоже выглядит вполне интеллектуальным и профессиональным. Поэтому кажется попросту, что этими «детскими приколами» адвокаты обвиняемых пытаются отработать гонорар, а подсудимые давно абстрагировались от здравого смысла из-за общения с ними.

Только такой логикой можно объяснить ещё две странных вещи, сказанных обвиняемой. Одна касалась свидетеля, на личном присутствии которого на суде Волчкова настаивала. «Как это Бурмистрова не нашли, когда он живёт дома и вполне доступен? – проявила обвиняемая неожиданную осведомлённость. - Он нужен, я не верю его показаниям, у меня к нему вопросы». И про пострадавшего Волчкова сказала вещь по-своему замечательную: «Я вела себя с ним как с задержанным, а получается, что надела наручники на нормальное гражданское лицо». Создаётся впечатление, что не считать задержанных  «нормальными гражданскими лицами» - не личная особенность гражданки Волчковой, а корпоративная норма правоохранителей.

Избранное.Ру